Шоу на крови - Страница 88

К оглавлению

88

— Кстати, как он там, в Париже? Не боишься, вдруг закрутит роман с парижанкой? — испытующе посмотрела на Веру подруга.

— Не боюсь, — просто ответила та. — Так вот, мы с ним переписывались. И в одном из писем он вспомнил историю о такой, знаете, сердобольной старушенции, которая все время приносила к нему в клинику котов: то кастрировать, то усыпить. Андрей предлагает: «Давайте поборемся за жизнь четвероногого пациента». А она говорит: «Нет! Усыпите!»

— И при чем здесь это? — не поняла подруга.

— А это, Лидонька, еще не все. Тут есть тонкость. Она своих котов называла фамилиями членов Политбюро. Может, помнишь, был такой высший партийный орган в нашем детстве. Значит, был у нее кот Косыгин, сокращенно Кося, были Пельше и Щербицкий. И вот, допустим, у кота Хрущева ухо драное, а она нового принесла. Значит, старого — усыпить, а нового назвать Брежневым. Ощущаете системку?

— Ха! Потрясающе! — хохотнул Чепурной. — Потом, значитца, принесла котяру Андропова, и тогда Брежнева — к ветеринарам, усыпить к чертям собачьим! Черненко нашла — Андропова на фиг!..

— Именно. И я почуяла здесь кое-что. Ту неизбирательную спокойную жестокость, с которой совершались убийства в музее. С которой совершалась в советские времена диктатура пролетариата. Ведь что такое диктатура пролетариата? Это руководство людьми не с помощью терапии, как в цивилизованных странах. Или как в религиях, где является аксиомой, что человек грешен и его надо лечить, то есть направлять. А это хирургия, когда больного от всего режут. Насморк — на операционный стол. Голова болит — под скальпель. Причем при диктатуре пролетариата оперируют не хирурги, а каждый, кто вбежал на пять минут в операционную. То есть человека гораздо проще зарезать, убрать, чем лечить и исправлять. Кто мог впитать так эту систему, чтобы применять ее к котам? Человек пожилой, выросший в те времена, причем человек пролетарской закваски. Именно такой человек мог убить охранника только для того, чтобы наказать буржуя Маркоффа. Обрушить статую на режиссера лишь за то, что он надругался над произведениями искусства. В общем, я позвонила Зое, больше для очистки совести. Но когда узнала фамилию этой старушки — Юдина…

— Потрясающе! — воскликнула Лида.

— … то поняла, что ничего на свете не бывает просто так. И поняла еще, кто из смотрительниц мог совершить преступление.

— То есть переступить этот барьер?

— Да. Были еще кое-какие мелочи. Обмен дежурствами. Например, именно Маргоше было доверено открывать и закрывать музей. Она самая энергичная из всех, к тому же бывшая редакторша, человек интеллигентной профессии. Но она любит поспать, и поэтому на самом деле открывала музей утром Юдина, страдающая бессонницей. И все ночные мероприятия тоже открывала и закрывала Юдина. Старушки менялись. А для охранников все смотрительницы — как китайцы, на одно лицо. Поэтому на подмену никто не обратил внимания. Юдина появлялась на дежурстве в музее всегда, когда проходили какие-нибудь презентации, съемки, игры. Она стащила у Хижняка бутылочку с атропином — его глазные капли, и собиралась подсунуть их вам, Олег. Чтоб в случае гибели Лиды — слава богу, обошлось! — подставить вас. Юдина поставила бутылочку с каплями на ваш кейс, он лежал на видном месте, на подоконнике. Но Хижняк их машинально сунул к себе в карман. Поэтому менты стали подозревать его и арестовали хранителя. А я, наоборот, уверилась в своих подозрениях относительно нее.

— Последний вопрос — зачем? Ведь вы сказали, что она равнодушна к картинам и музейным ценностям. А до этого вы говорили, что эти преступления как бы кричали: «Музей — храм! Уважайте музей!» — Олегу хотелось докопаться до внутренних пружин.

— В том-то и дело! Это абсолютно идеологическое преступление. Вернее, ряд преступлений. Кто сегодня в музеях проводит игры, презентации, съемки клипов? Богатые. С точки зрения Юдиной — ненавистные ее классовому нутру олигархи! Подставляя этих самых олигархов и их приспешников, она, разнорабочая завода «Красный резинщик», наводила большевистский порядок. Понимаете, ей не важно было, что погиб ни в чем не повинный Гаркавенко. Зато она засадила в тюрьму американского бизнесмена! Режиссер и певица для нее — носители разврата. А ты, Лидуся, вместе с Олегом вообще — исчадия ада! Она вовсе не музейные ценности защищала. Ей важно было наказать классового врага. — Вера поднялась, демонстрируя, что ее работа по «музейному делу» закончена.

— Смотритель музейных ценностей, старушка-дюймовочка… Кто бы мог подумать? Хотя, наверное, в суде ее адвокат выберет именно такую стратегию. — Чепурной потер лицо ладонями. — Вера Алексеевна, не знаю, как мне вас благодарить.

— Я знаю! — выкрикнула Лида. — Ты должен выплатить ей солидный гонорар! И она купит себе какую-то потрясающую тряпочку! Все будут на нее смотреть и до смерти завидовать!

— Пощади чужих людей, садистка! — улыбнулась Вера. — У меня другое предложение. Помните, Олег, когда мы договаривались о моем участии в расследовании, я сказала, что возьму гонорар игрой.

— Конечно, помню. Пожалуйста, все что угодно! Любая игра в вашем распоряжении. Вы уже знаете, чего бы вам хотелось?

— Знаю. Отправьте меня, пожалуйста, в Париж, — попросила Вера.

11
ПУРКУА БЫ И НЕ ПА?

Леон Дюфренуа и Габриэль Пеньо, французские ветеринары, работники клиники при Парижском зоопарке, вначале отнеслись к Андрею Двинятину настороженно. Кто знает, чего можно ждать от человека из страны, которую не пускают в Европейский союз, где нет демократии и все еще не уважают частную собственность?.. Однако очень скоро они переменились к иностранцу. Андрей не только ухаживал за лемуром, так не вовремя заболевшим бронхитом. Он с готовностью помогал в работе своим парижским коллегам, без всяких просьб и уговоров с их стороны включился в рутинную ветеринарную практику. Ассистировал при операциях, ставил капельницы, делал блокаду при острых отитах — словом, откликался на ежедневные проблемы. Несколько раз продемонстрировал французским коллегам чудеса своей ветеринарной интуиции. Вылечил молодого льва от острого нефрита. Теперь хулиган львенок чувствует себя лучше. Перестал оставлять кровавые лужи, даже начал требовать свое законное сырое мясо всеми доступными средствами: устраивает митинги протеста у холодильника и акции гражданского неповиновения прямо на полу.

88